«Сказка ложь, да в ней намек…»

Мой театр накануне премьеры «Сказки о золотом петушке» Пушкина…

«Мир полон злых борцов со злом», - прочел я в недавно изданных «Дневниках» известного православного священника конца прошедшего века. Вряд ли найдутся времена, когда эти слова были бы неверны. И, тем не менее, все сказочные истории имеют явную склонность к счастливому финалу, к неизбежной победе добра над злом. И вряд ли дело здесь только в извечной мечте о справедливости. Как бы ни были круты и замысловаты повороты истории, как бы ни были жестоки гонители и корыстны правители, Божий промысел всегда проложит свой путь и даст о себе знать. Так пробивает гору и играет на солнце родник, так нежный зеленый росток пробивает камень.

 Может быть, и об этом думал Александр Сергеевич, когда, по прочтении «Легенды об арабском звездочете» Вашингтона Ирвинга, рождался замысел «Сказки о золотом петушке». (Связь пушкинской сказки с мавританской легендой установлена А. А. Ахматовой.) А еще о неверности и разрушительных последствиях измены данному слову. А еще о неизбежности возмездия. Нельзя бросать в небо камни и думать, что они не будут падать обратно. В последнюю свою Болдинскую осень 1834 года Поэт написал только сказку, одну. Но какую! Полную подтекстов, символов, личных ассоциаций, написанную в период сложных отношений с царем, женой, самим собой. В «Золотом петушке» зашифровано содержание личности поэта «по состоянию» на 1834 год, сказочное царство зеркально отразило внутренний мир его создателя: и мудрость скопца, и страстность царя, и дар предвидения Золотого петушка, и многое, многое другое...

Конечно, обо всем этом  обязаны думать авторы спектакля, взявшиеся за перевод произведения литературного на язык театральный, дабы не выпасть из общего контекста творчества Пушкина. Но стоит перед театром и другая задача, не противоречащая первой и ничуть не менее важная: сказка на сцене должна стать красочным, захватывающим зрелищем, понятным, интересным детям любого возраста и их родителям и – желательно – поучительным. «Развлекая, просвещай», - традиционное качество русского театра со дня его основания.

Кто рассказчик? Этот вопрос перед автором инсценировки (здесь – наше соавторство с Вадимом Радуном, постановщиком спектакля) стоит первым, когда речь идет не о драматическом произведении. За тринадцать лет существования Пушкинского театрального фестиваля мы увидели множество вариантов «чистых» инсценировок «Капитанской дочки», «Пиковой дамы», «Станционного смотрителя». Но там проза, где диалоги куда с большей охотой вписываются в канву драматургии. Совсем другое, когда речь идет о тексте стихотворном, требующем крайне бережного отношения, дабы сохранить целостное воздействие Поэзии. Здесь каждый театр предлагает свое решение. К примеру, в «Цыганах» Московского театра им. Пушкина это – таборное действо, где актеры увлеченно играют словом, перекидывая друг другу стих, где каждый из них вдруг может стать то Автором, то Алеко, то Стариком. На мой взгляд, довольно остроумно и точно решен Рассказчик в «Цыганах» нашего театра, когда он начинает как Автор («Цыганы шумною толпой// По Бесарабии кочуют…»), потом, на глазах зрителя, преображается в Старика, проживает ситуацию изнутри и вновь становится Автором в эпилоге, подводя итог:

…И ваши сени кочевые

В пустынях не спаслись от бед,

И всюду страсти роковые,

И от судеб защиты нет.

В «Золотом петушке» рассказчик – Звездочет. Именно он излагает историю, можно сказать, «ставит эксперимент» над царем Дадоном, проверяя его «на вшивость», давая шанс искупить грехи юности, когда тот

…соседям то и дело

Наносил обиды смело;

Но под старость захотел

Отдохнуть от ратных дел

И покой себе устроить…

Царь не устоял. Художественный образ спектакля, разработанный художником театра Валерием Мелещенковым совместно с режиссером, – гигантская юбка-шатер Шамаханской царицы, поглотившая Дадона, – Соблазн, Искушение, которое, вращаясь, втягивает в свою орбиту практически всех персонажей сказки, но паче всего – царя Дадона. Результат – отречение от клятвы, и – возмездие Золотого петушка, сотворенного рассказчиком-Звездочетом в начале действия в обмен на царское «Волю первую твою//Я исполню, как мою». Вот тогда, в финале, Звездочет и приобретает право произнести сакраментальное:

Сказка ложь, да в ней намек,

Добрым молодцам урок.

Этим спектаклем (и впервые спектаклем-сказкой) театр примет участие в очередном февральском Пушкинском театральном фестивале. А пока, начиная с 24 декабря, – первые представления на новогодних утренниках и первые впечатления друг от друга – театра и зрителей.

Вероятно, именно впечатлению от зрителей и будет посвящен следующий выпуск «Актерского дневника», - не все же нам знать лишь о зрительских впечатлениях. Театр – дело живое, и в нем не только зал реагирует на сценическое действо, но и тот, кто на сцене, воспринимает зал, видит, слышит его, что-то о нем думает. О том, например, почему люди ходят, либо не ходят в театр. И в наш в частности.

А пока всем – удачи и радости в предпраздничных заботах.

Вик. ЯКОВЛЕВ